Говард Филлипс Лавкрафт - Белый Корабль

H. P. Lovecraft - The White Ship, 1919

Смотритель маяка, одержимый одиночеством и легендами, которые ему рассказывали предшественники, пускается в странствие на борту Белого Корабля. Путешествие заносит его в иные миры и удивительные страны...

По форме - очередное стихотворение в прозе, по жанру - явное мистическое фэнтези, которое относят к так называемому "сновидческому циклу". Его характерной особенностью является то, что герои странствуют не во сне или, во всяком случае, не в обычном сне: у ГФЛ постоянно встречаются намеки, что герои действительно попадают в некую иную реальность.

Дело в том, что незадолго до написания этого рассказа будущий классик хоррора познакомился c творчеством Дансейни, которому даже написал восторженное стихотворное посвящение. Данный рассказ считается первым из написанных под прямым влиянием этого писателя и был впервые опубликован в журнале The United Amateur, Vol. 19, No. 2 (ноябрь 1919 года). Позднее он, по доброй традиции переиздавался и в «Weird Tales» (март 1927 года), и как обычно в компании с Эдмондом Гамильтоном.

Любопытно, что сам автор через некоторое время отзывался об этом произведении без особого восторга: говорил, что его тошнит от "Белого корабля", он "слащавый и сентиментальный". Доля истины, на мой взгляд, в этой оценке есть, он выписан "вкусным" языком и неплохо читается с точки зрения языка и стиля, но вот содержательная часть вызывает несколько больше вопросов. Любопытно и то, что формально подходя под критерии романтического фэнтези, как мне кажется, на деле он противоречит основам этого жанра. По сути, поиск, поход героя (ну, нет в русском языке точного аналога слову "quest") - граничит с героическим сказанием, но опровергает самую его суть...

Суть "квеста" как архетипа - в процессе, в движении и развитии, а не в обретении цели. Если вдуматься, то это лежит в самой основе архетипа: поиск Святого Грааля был той причиной, ради которой был собран Круглый Стол, но его обретение связано с нарушением равновесия (среди равных друг друг рыцарей некоторые оказываются "равнее") и, в конечном счете, стало одной из предпосылок гибели артуровского братства. Правильный "квест" всегда рассказывает о попытке выйти за поставленные человечеству пределы - и выхода только два: победить или умереть, пытаясь. Это, похоже, очень точно улавливал Толкин (кто бы был удивлен, да): его хоббиты совершают невозможное и Фродо ждет немыслимая награда - но уходит в Валинор, но и там он найдет только передышку перед продолжением своего пути. Точно так же и Феанор (война за Сильмариллы, в конечном итоге, тоже аналог квеста) предпринимает изначально обреченную на провал попытку, говоря: "Зато нас воспоют в песнях" - и даже представитель Сил Мира принимает это за достойный ответ. Именно потому, что квест - попытка выйти за поставленные границы.

У Лавкрафта происходит принципиально иное, противоположное по внутренней сути. Даже попав в нечто вроде рая, герой, как и положено герою, не находит успокоения, он пытается совершить тот самый "выход за пределы", уйти в неведомое, но... Терпит поражение, очнувшись в исходной точке путешествия. Квест изначально оказывается бессмысленным, за пределы, поставленные человеческой природой шагнуть невозможно изначально. Даже у Толкина поход за Сильмариллями закончился тем, что Маэдрос таки завладел камнем - хотя и вынужден был от боли вместе с ним броситсяв бездну. Кстати, попутно отмечу, что сыновья Феанора таки выполнили клятву: они обещали ни дать ни кому, ни эльфу, ни кому-то большему наложить руку на камни - и так и вышло. Два из трех камней сгинули, третий стал звездой - их невозможный вызов увенчался успехом, пусть и не тем, который грезился изначально. Герой ГФЛ не просто потерпел неудачу, он еще и был наказан за саму попытку - возможно, именно в этом ключ к тому разочарованию, которые испытывает читатель. В моем случае - все именно так.

Даже беглое сравнение с оригиналом выявляет в русских переводах ненужные расхождения с текстом Лавкрафта. У Л. Биндеман:

После крушения все вокруг окутала мгла, и в ней слышались крики людей и вопли потусторонних сущностей.

Я лежал, подобрав под себя ноги, на огромном мокром валуне, куда меня вынесло неведомой силой, и штормовой восточный ветер пробирал меня до костей. Потом я снова услышал грохот, открыл глаза и увидел, что лежу у подножия маяка, откуда уплыл в незапамятные времена. Внизу, в море, виднелись смутные очертания корабля, разбившегося о скалы. Я поднял взгляд. Свет маяка потух - впервые с тех пор, как смотрителем его стал мой дед".

У Е. Мусихина:

"После адского грохота, сопровождавшего кораблекрушение, наступила кромешная тьма, и я услышал дикие вопли людей и существ, которые не были людьми. С востока поднялся ураган и обдал меня своим леденящим дыханием; я бессознательно сжался, ощутив под собой холодную гладкую поверхность какого-то большого камня, который непостижимым образом поднялся из морских глубин и стал моей опорой и спасением. Грохот повторился, а потом наступила тишина, и я решился открыть глаза. И когда я сделал это, то обнаружил, что нахожусь на платформе маяка, который покинул миллион лет тому назад, уплыв в океанские просторы на Белом корабле. Маяк был погружен во тьму; впервые с тех пор, как он перешел к моему деду, его фонарь погас. Внизу, во мраке, смутно вырисовывались обломки разбитого судна."

На самом деле в оригинале стоит: "Out of that crash came darkness, and I heard the shrieking of men and of things which were not men. From the East tempestuous winds arose, and chilled me as I crouched on the slab of damp stone which had risen beneath my feet. Then as I heard another crash I opened my eyes and beheld myself upon the platform of that lighthouse whence I had sailed so many aeons ago. In the darkness below there loomed the vast blurred outlines of a vessel breaking up on the cruel rocks, and as I glanced out over the waste I saw that the light had failed for the first time since my grandfather had assumed its care."

Первый вариант, на самом деле неплох, но мне жаль потери шикарного браза "крики людей и тварей, которые людьми не были" - в этой загадочной формулировке, та самая недосказанность, которая одновременно будит фантазию и является одной из основ лавкрафтовского ужаса. Опять-таки "бурные ветры" оригинала звучат лучше - просто потому, что "штормовой ветер" - проявление не мистики, а метеорологии. А вот у "жестоких скал" эпитете почему-то отобрали.

Во втором случае все гораздо печальнее - переводчик превращает отточенную и лаконичную прозу Лавкрафта в утомительное пустословие. Сравните: "После адского грохота, сопровождавшего кораблекрушение, наступила кромешная тьма..." - "После удара наступила тьма". Точно так же и дальше: ветер просто холодил персонажа, а не обдавал его смрадным, ой, простите "леденящим дыханием". Дальше еще лучше: "я бессознательно сжался, ощутив под собой холодную гладкую поверхность какого-то большого камня, который непостижимым образом поднялся из морских глубин и стал моей опорой и спасением". У ГФЛ в этом месте просто: I crouched on the slab of damp stone which had risen beneath my feet, то есть "я сидел на влажной каменной плите, которая поднялась под моими ногами". Помимо всего прочего, здесь заметна еще одна странная тенденция русских переводчиков ГФЛ: они превращают обыденные события в мистические и наоборот. В английском фрагменте описана обычная буря, русский переводчик, сжираемый "творческим зудом" превращает ее в нечто загадочное и мистическое. Зачем? Только Йог-Сототу ведомо. Честное слово: если я, когда-либо, возьмусь писать книгу о Лавкрафте, то так ее и назову "Оболганный гений".

В целом - неплохое, но не лучшее произведение автора, хотя, на мой взгляд, краткость рассказа и изысканность его языка до некоторой степени искупают примитивность его философии и символизма. На русском языке он издавался неоднократно, известно еще два перевода, но их у меня под рукой просто нет.